Неточные совпадения
Я надеялся, что скука не живет под чеченскими пулями; — напрасно: через месяц я так
привык к их жужжанию и
к близости
смерти, что, право, обращал больше внимание на комаров, — и мне стало скучнее прежнего, потому что я потерял почти последнюю надежду.
Когда все таким образом
привыкли к своему положению и даже начали говорить, что все разно — двух
смертей не бывать, а одной не миновать, из Петербурга от Прохора Сазоныча прилетела наконец давно ожидаемая телеграмма, гласившая: «Сегодня Лаптев выезжает с Прейном и Блиновым. Заводных приготовьте пятнадцать троек».
(Люди беспрестанно видят, что
смерть приходит внезапно, но
привыкнуть к ее внезапности никак не могут и находят ее бессмысленною.)
Серебряков. Всю жизнь работать для науки,
привыкнуть к своему кабинету,
к аудитории,
к почтенным товарищам — и вдруг, ни с того ни с сего, очутиться в этом склепе, каждый день видеть тут глупых людей, слушать ничтожные разговоры… Я хочу жить, я люблю успех, люблю известность, шум, а тут — как в ссылке. Каждую минуту тосковать о прошлом, следить за успехами других, бояться
смерти… Не могу! Нет сил! А тут еще не хотят простить мне моей старости!
Незнаю. Конечно, много значит привычка. После
смерти отца, например, мы долго не могли
привыкнуть к тому, что у нас уже нет денщиков. Но и помимо привычки, мне кажется, говорит во мне просто справедливость. Может быть, в других местах и не так, но в нашем городе самые порядочные, самые благородные и воспитанные люди — это военные.
Но Янсон уже замолчал. И опять его посадили в ту камеру, в которой он уже сидел месяц и
к которой успел
привыкнуть, как
привыкал ко всему:
к побоям,
к водке,
к унылому снежному полю, усеянному круглыми бугорками, как кладбище. И теперь ему даже весело стало, когда он увидел свою кровать, свое окно с решеткой, и ему дали поесть — с утра он ничего не ел. Неприятно было только то, что произошло на суде, но думать об этом он не мог, не умел. И
смерти через повешение не представлял совсем.
Первым от судей помещался один из назвавших себя — Сергей Головин, сын отставного полковника, сам бывший офицер. Это был совсем еще молодой, белокурый, широкоплечий юноша, такой здоровый, что ни тюрьма, ни ожидание неминуемой
смерти не могли стереть краски с его щек и выражения молодой, счастливой наивности с его голубых глаз. Все время он энергично пощипывал лохматую светлую бородку,
к которой еще не
привык, и неотступно, щурясь и мигая, глядел в окно.
Но скоро тело
привыкло и
к этому режиму, и страх
смерти появился снова, — правда, не такой острый, не такой огневый, но еще более нудный, похожий на тошноту. «Это оттого, что тянут долго, — подумал Сергей, — хорошо бы все это время, до казни, проспать», — и старался как можно дольше спать. Вначале удавалось, но потом, оттого ли, что переспал он, или по другой причине, появилась бессонница. И с нею пришли острые, зоркие мысли, а с ними и тоска о жизни.
Привыкая ко всем воинским упражнениям, они в то же самое время слушают и нравоучение, которое доказывает им необходимость гражданского порядка и законов; исполняя справедливую волю благоразумных Начальников, сами приобретают нужные для доброго Начальника свойства; переводя Записки Юлия Цесаря, Монтекукулли или Фридриха, переводят они и лучшие места из Расиновых трагедий, которые раскрывают в душе чувствительность; читая Историю войны, читают Историю и государств и человека; восхищаясь славою Тюрена, восхищаются и добродетелию Сократа;
привыкают к грому страшных орудий
смерти и пленяются гармониею нежнейшего Искусства; узнают и быстрые воинские марши, и живописную игру телодвижений, которая, выражая действие музыки, образует приятную наружность человека.
Анна Акимовна знала, что на заводе ему нечего делать, но отказать ему не могла: не хватало мужества, да и
привыкла к нему. Он называл себя ее юрисконсультом, а свое жалованье, за которым он присылал аккуратно каждое первое число, — суровою прозой. Анне Акимовне было известно, что когда после
смерти отца продавали ее лес на шпалы, то Лысевич нажил на этой продаже больше пятнадцати тысяч и поделился с Назарычем. Узнавши об этом обмане, Анна Акимовна горько заплакала, но потом
привыкла.
К словам: «убийца», с одной стороны, и «доблестный защитник порядка» — с другой, он
привык, так часто, почти неизменно повторялись они в письмах; как будто
привык он и
к тому, что все, и друзья и враги, одинаково верили в неизбежность
смерти.
Ден через пять огляделся Алексей в городе и маленько
привык к тамошней жизни. До
смерти надоел ему охочий до чужих обедов дядя Елистрат, но Алексей скоро отделался от его наянливости. Сказал земляку, что едет домой, а сам с постоялого двора перебрался в самую ту гостиницу, где обедал в день приезда и где впервые отроду услыхал чудные звуки органа, вызвавшие слезовую память о Насте и беззаветной любви ее, — звуки, заставившие его помимо воли заглянуть в глубину души своей и устыдиться черноты ее и грязи.
За это-то преступление «высший нравственный закон» карает Анну —
смертью! В нынешнее время мы ко всему
привыкли. Но если бы человеческий суд за такое преступление приговорил женщину
к смертной казни, то и наши отупевшие души содрогнулись бы от ужаса и негодования.
Серебряков. Всю жизнь работать для науки,
привыкнуть к своему кабинету,
к аудитории,
к почтенным товарищам и вдруг ни с того ни с сего очутиться в этом склепе, каждый день видеть тут пошлых людей, слушать ничтожные разговоры. Я хочу жить, я люблю успех, люблю известность, шум, а тут точно в ссылке. Каждую минуту тосковать по прошлом, следить за успехами других, бояться
смерти… не могу! Нет сил! А тут еще не хотят простить мне моей старости!
Но вот проходит время, и я начинаю
привыкать ко всем этим
смертям, страданиям, крови; я чувствую, что и в обыденной жизни я менее чувствителен, менее отзывчив и отвечаю только на самые сильные возбуждения, — но
к самому факту войны я не могу
привыкнуть, мой ум отказывается понять и объяснить то, что в основе своей безумно.
Успокоившийся мужик не понимал, что
к житейским драмам и трагедиям здесь так же
привыкли и присмотрелись, как в больнице
к смертям, и что именно в этом-то машинном бесстрастии и кроется весь ужас и вся безвыходность его положения. Кажется, не сиди он смирно, а встань и начни умолять, взывать со слезами
к милосердию, горько каяться, умри он с отчаяния и — всё это разобьется о притупленные нервы и привычку, как волна о камень.
В его медицинской практике он, конечно, видел много тяжелых картин, но
к одной из них он не мог
привыкнуть — это
к смерти ребенка.
Но, захваченный интересною работой, я постепенно
привык к дурному запаху, а вскоре, в один из увлекательнейших вечеров, когда случайно мне пришлось работать одному, я неожиданно почувствовал глубочайший восторг перед необыкновенным зрелищем — обратного шествия материи от жизни
к смерти, от сложнейшей конструкции живого организма
к простейшим элементам вещества.
Во время своего выздоровления, Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев, и
привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя всё в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена;
смерть князя Андрея,
смерть жены, уничтожение французов.